Евгений Лапин, со-основатель и идеолог альтернативной школы "Скворечник", со-основатель театральной студии «Правда/перспектива», Голова ГО "Лаборатория Ф-4", рассказал, как создавал школу и почему же она распалась, какие ценности лежат в основе действительно альтернативной школы, почему оценивание – это зло, и какие есть альтернативные инструменты.
Расскажите о создании своей альтернативной школы, «которая пока что еще называется «Скворечник». Почему приостановили ее работу и перезапускаете?
Сейчас школы как организованного сообщества нет.
Летом 2013 года группа родителей собралась и решила обучать своих детей не в госучреждении, а в домашнем формате. Мы арендовали помещение, начали искать учителя, перепробовали много вариантов, но долго не получалось этот вопрос решить.
Тогда мы сели и проговорили наши ценности. Оказалось, что главная ценность – не столько научить детей чему-то, не столько передать им знания, сколько сформировать счастливую личность, счастливого человека. И это стало фундаментом нашей педагогической платформы.
Традиционная школа говорит, что сделает что-то из ребенка в будущем – он будет владеть тем-то, станет таким-то. А со счастьем так не получается.
Нельзя научить ребенка быть счастливым в будущем, если он не есть счастливым сейчас!
Позже возникло несколько трактовок самого понятия «быть счастливым».
Поскольку я был самым активным участником формирования философии и ценностей, убедил или даже навязал партнерам и друзьям формулу, что «быть счастливым» равно «быть автором своей жизни», то есть формировать обстоятельства собственной реальности. В последствии выяснилось, что это тоже можно трактовать и понимать по-разному.
Как только мы проговорили наши ценности – чем мы отличаемся от госшколы – практически сразу познакомились с компанией педагогов-энтузиастов, которые задумывались над новым подходом к обучению детей и с которыми мы сразу же нашли серьезный резонанс по ценностям. Это был Евгений Мирошниченко с командой – они тогда называли себя Школа-Персоналитет (с подачи известного киевского методолога Владимира Африкановича Никитина).
Открыли школу в составе четырех детей-второклассников. Процесс отлично пошел. Но через полгода отдельные родители начали задавать вопросы: «Дети счастливы – это все хорошо. Насилие над ними не происходит. Но почему они не знают таблицу умножения, хотя вроде положено знать в этом возрасте? Почему испортился почерк? Почему они сидят за столом не прямо, а скособочено?». Тогда у детей происходил бурный процесс адаптации и социализации – привыкали к новому формату обучения, новым отношениям со взрослыми. Им было не до почерка или осанки.
А у взрослых начался конфликт по ценностям. Как оказалось, для отдельных родителей все-таки важнее были почерк, осанка и таблица умножения.
Но школа продолжала работать?
Да. Добавился еще один класс, пришли новые дети и учителя. Но нерешенный ценностный конфликт практически раз в год обострялся, приводя к расколу родителей, небольшая часть из которых уходила. Так длилось три года.
Конфликт третьего года затянулся и привел к расколу школы на две части, каждая из которых с марта 2017 года существовала самостоятельно и дожила до конца учебного года, но не смогла стартовать в новом.
Что сейчас считаете самым важным в этом процессе раскола?
«На берегу» не были прояснены правила принятия решений в случае изменения отношений.
В начале мы были группой родителей-единомышленников, общественным объединением. Когда сообщество разрослось, у нас стало 20 детей, начали возникать сложные организационные моменты. Иногда оказывалось непонятно, кто за что несет ответственность. Мы этот момент упустили и пустили на самотек.
Изначально я настаивал на том, что все решения должны приниматься консенсусом. Это была моя ошибка. Когда речь идет о четырех семьях – это возможно. Но, когда семей около двадцати – это нереально.
Достаточно одной чем-то недовольной мамочки, чтобы решение не принималось, время шло, недовольных становилось больше, все процессы пробуксовывались, а виновным оставался тот, кто все пытался организовать и брал на себя ответственность, то есть – я.
С Евгением Мирошниченко Вы были партнерами?
Да. Мы с его командой много красивых вещей вместе придумали. Но по отношению к его учителям мы выступали в роли работодателя – оплачивали им зарплату и все, что было связано с их развитием и обучением.
Правда, через год плодотворного, с моей точки зрения, сотрудничества из-за внутреннего конфликта в школе некоторые недовольные родители фактически спровоцировали уход его учителей. Причем учителя ушли действительно травмированными. Я считаю, что мы как сообщество поступили с ними некорректно.
В чем выражалось главное недовольство родителей?
Что знания детей не соответствуют их представлениям о том, что должен уметь или знать ребенок в этом возрасте. И это при том, что годовые аттестации дети сдавали легко и успешно, будучи совершенно
ненапряженными. Оценки – в основном порядка 10 баллов, хотя промелькивали и 7-8 балов.
Почему не смогли запустить школу в этом году?
Родители, которые остались с нами, были травмированы ситуацией развала. Ценностный конфликт перерос в личностный, и родители обеих сторон начали вести себя неадекватно – эмоциональные срывы, выяснение отношений.
Важно отметить! Ни в коем случае нельзя позволять людям, в случае конфликта, обсуждать какие-то такие вопросы в Facebook! Потому что слегка отличающиеся в начале мнения в результате «дискуссии» поляризуются, и конфликт переходит в жесткое личностное противостояние.
Давайте подытожим. Что учтете при перезапуске школы?
Первое – согласовать первичные ценности. Мы проговаривали на уровне: «Ты согласен? Да. И я согласен».
Но, как оказалось, мало почувствовать резонанс по ценностям и понять, какие смыслы вкладываются разными людьми в одни и те же слова. Мало убедиться, что ценности созвучны.
Нужно проговорить отношения, структуру принятия решений и возможные форс-мажоры. Причем сделать это «на берегу» - до того, как начать процесс. И это должно быть зафиксировано на бумаге.
Второе. Даже такой некоммерческий социальный проект, как альтернативная школа, является бизнес-проектом в широком смысле понятия. Ведь бизнес – это не обязательно зарабатывание денег. Бизнес в широком смысле – это созидание ценности. Поэтому не нужно летать в облаках. Этого недостаточно. Нужно прописывать структуру принятия решений, форс-мажоры и работать по законам бизнес-менеджмента.
Третье. Очень важный момент – коммуникация. Если собираетесь вести социальный проект, надо с каждым взрослым, а лучше и с каждым ребенком поддерживать постоянное общение. Все время узнавать, что каждый думает, и вовремя отвечать на все вопросы.
Все, что вы подразумеваете по умолчанию, скорей всего не так. Другой человек думает не то, что вы думаете, он думает. Недостаток информации порождает домыслы. Люди, склонные драматизировать ситуацию и демонизировать оппонента, используют для этого любой повод. В частности, к этому приводит и плохо организованная коммуникация.
Должна быть прозрачность и проговоренность всего. Если есть неловкость в отношениях, ее надо сразу выносить на поверхность и проговаривать. Иначе позже она вылезет в самой неприятной форме и ударит по голове именно тогда, когда вы не ожидаете.
Вы перечислили больше ценностных моментов. А что на практике будете точно внедрять в новой школе, чего не было в первом запуске?
Пожалуй, самое важное – бизнес-проект в социальной сфере не может быть изначально построен по принципам демократичности. Он, по-видимому, первоначально должен быть авторитарным.
Тот человек, который берет на себя ответственность, должен оставлять за собой право принимать окончательное решение до момента, пока эта конструкция не дорастет до какого-то другого уровня развития. Лучше всего иллюстрирует эту мысль спиральная динамика.
Я совершил ошибку в том, что сразу хотел вытянуть организацию на «зеленый» уровень – уровень консенсуса, не пройдя предыдущие этапы – «красный» (авторитарный, когда решение принимается персонально с «отложенной» ответственностью), «синий» (демократический, когда решение принимается большинством голосов) и «оранжевый» (когда решение принимается персонально, но со сразу же вытекающей из него персональной ответственностью). И она закономерно развалилась.
Консультируясь с разными специалистами, я осознал ошибку – непроработанный «красный» уровень не позволяет перейти на более высокий уровень.
Как будете на практике внедрять «красный» тип мышления?
Достаточно просто. Декларирую те ценности, которые я продвигаю, декларирую инструментарий, с которым приду к заявленным ценностям, приглашаю людей, кто будет реализовывать эту парадигму – учителей, методистов, а также родителей, которые рискнут отдать мне своих детей. Мы выясним, совпадают ли наши ценности. Если да – формально прописываем отношения и приступаем.
В момент, когда родители чувствуют несоответствие с их ожиданиями, проговариваем все, желательно, как можно раньше. Если не находим взаимопонимания – они уходят.
Звучит просто. Но в чем будут сложности?
Как минимум в том, что сейчас во время бума альтернативного образования, родители бегут в альтернативу ОТ того, что плохо в общей школе, а не К тому, что в альтернативе хорошо.
Они не осознают, к чему хотят прийти. И большинство не готовы к ценностям, о которых я говорю. Отсюда и первый риск – сложно будет находить людей с совпадающими ценностями.
Второй риск. На уровне общения ценности проговариваются одни. Но человек в принципе неосознанное существо. И есть риск, что вылезет какая-то другая часть сознания или подсознания, которая будет заставлять его вести себя не в соответствии с задекларированными ценностями.
А по ощущениям, какой процент родителей сейчас готов придерживаться ваших ценностей и альтернативного обучения?
50% родителей, которые бегут из госшколы, хотят избежать насилия над детьми в ней.
Насилие – это когда 30 детей в классе, учитель вынужден подгонять всех под рамки школы, программы, удерживать их в пространстве и в формате классно-урочной системы. Создается прессинг на детей и калечит их. От этого родители хотят детей уберечь.
Но они не считают нагрузку негативом, жесткостью и прессингом. Они уходят в частные школы, где детей нагружают порой даже больше, но делают это как бы без насилия. Они считают, что там просто учитель будет более мягким и гибким, а значит не будет насилия.
Еще 30% родителей считают, что нагрузка должна быть меньшей за счет смягчения регламентов, уменьшения количества контрольных и так далее, но без отказа от классно-урочной системы. Контент должен подаваться иначе, более интересно и практично, но обучение должно соответствовать школьной программе.
Еще 12-15% родителей бросаются из одной крайности в другую в поисках нужного варианта.
Еще, может быть, 4-7% понимают, что реальная альтернатива – это отказ от классно-урочной системы, системы оценивания, домашних заданий.
И лишь где-то 1% понимает, что должен быть отказ от самой школьной программы как таковой и замена системы контроля знаний по результату системой обратной связи по процессу. Моя целевая аудитория – этот 1%.
Очень «оптимистично» звучит с точки зрения бизнеса. Как выглядит на практике такой подход?
В быстро меняющемся мире любой план, любая схема, с которыми мы приходим к ребенку, становятся жесткими раньше, чем успевают сформироваться. Вы придумали схему – она уже устарела, не работает. Если пытаетесь ее навязать, ведете себя жестко – приходите к конфликту с ребенком и совершаете над ним насилие.
То есть первая ценность – приходить к ребенку без плана. Понятно, что это не может быть бездумно реализованным. Учитель должен быть максимально подготовлен. Он приходит с 10 вариантами планов, и должен быть готовым пойти по любому из них.
Он включается в состояние потока ребенка и следует за тем, что важно сейчас ребенку. Учитель должен уметь следовать потоку.
Ценным является не контент, не то, как мы его подаем, не то, как мы учим детей каким-то навыкам, умениям и знаниям. Ценным является учитель, который готов включаться в поток и «здесь и сейчас» работать с детьми.
Второе – контроль. Его не должно быть, по крайней мере, в том виде, как мы его знаем, должна быть обратная связь.
Связь через оценку – это прошлый век, инструмент, на который налипло слишком много грязи. Как только мы оцениваем – начинаем осуждать, а это формирует насилие.
В чем суть обратной связи? Это формирование понимания того, что происходит с ребенком.
И есть три альтернативных оценкам инструмента обратной связи.
Индивидуальный план ребенка, который состоит из двух частей – цели, которая маячит вдалеке, и планируемого ближайшего шага ребенка к ней. Ближайший шаг корректируется чуть ли не ежедневно, согласовывается с родителями. Именно он является инструментом ежедневной обратной связи. Мы в любой момент хорошо знаем, что ребенок прошел и чего достиг, и какую он сейчас решает задачу/проблему.
Второй инструмент – портфолио. Все, что ребенок делает в творчестве и в проектах, что фиксирует и отображает путь ребенка.
И третий инструмент – результаты деятельности. Например, ребенок играет или рисует, а мы по тому, как он играет, какие задачи решает и каким образом, смотрим, что с ним происходит. Ребенок не осознает, что мы его оцениваем. А мы смотрим на процесс деятельности и анализируем.
Эти три кита лежат в основе оценивания в нашей новой школе.
Я думаю, что рано или поздно школа, как институция, вообще будет отмирать. Будут формироваться образовательные среды/пространства/сети. Да и в принципе не будет разделения «тут учусь, а тут работаю». Будет сплошное «я развиваюсь всю жизнь».
Сколько времени пройдет, чтобы это произошло?
Думаю, мы застанем это, ведь время сейчас сильно ускоряется.
Где вы будете брать учителей для своей школы?
Хорошо бы иметь готового такого учителя, и такие бывают, но на вес золота. Чаще их приходится формировать.
Но знаете, я достаточно оптимистичен в этом вопросе. Среди молодых ребят, которые подрабатывают репетиторами, я вижу много таких, кто ведет себя интуитивно педагогически правильно и еще не испорчен педагогическим образованием. Их надо доучить, конечно. Но они проявляются в соответствии с нашей философией – играют, ничего не навязывают, получают удовольствие от общения с детьми, и сами развиваются в этом процессе, что очень важно.
Педагогическая ситуация не может быть односторонней – открытия должны происходить и у ребенка, и у учителя при каждой встрече, только тогда ситуация развивается правильно.
Какую бизнес-модель для своей школы выбираете? Будет ли школа как минимум на уровне самоокупаемости, а то и прибыльной?
Мы как раз сейчас консультируемся и формируем свою бизнес-модель. Естественно, учитывая прошлый опыт.
Один из главных финансовых рисков - когда уходит один-два ребенка, вся школа может развалиться из-за нехватки денег на зарплату учителям и/или оплату помещения.
Но пока окончательной модели нет, только рабочая.
К сожалению, большинство участников рынка не готовы строить бизнес-модель. Просто потому что, как правило, такие школы создают родители-энтузиасты для своих детей. Но бум альтернативного образования, который сейчас наблюдается, я думаю, приведет к появлению разных бизнес-моделей. Думаю, они станут основой для формирования на уровне государства новых форм образования.
Какой начальный капитал, нужен, чтобы запустить свою альтернативную школу?
Идейный вдохновитель может начать с нуля, если сможет организовать родителей, которые будут платить ежемесячно за ребенка и стартовый взнос.
У нас предполагалось, что при появлении новой семьи она платит 7-10 тысяч грн вступительный взнос, и 5-6 тысяч ежемесячно. С этого можно начинать. Но надо, чтобы было 6-8 детей в школе, чтобы можно было арендовать помещение и нанимать учителей. Тогда расходы будут покрываться. По крайней мере первое время.
А потом все равно нужно думать о грантах, об инвестициях и других финансовых инструментах.
Как Ваши дети обучаются сейчас?
Старшая дочь, Варвара, поступила в специализированную художественную школу. Так в общем то и планировалось. Получает огромное удовольствие от специализации. Но устает таскать каждый день в школу и обратно рюкзак, набитый учебниками, напрягается от перегруза домашними заданиями по общеобразовательным дисциплинам – не понимает, зачем они нужны. Впервые за шесть лет учебы недавно я наблюдал у нее истерику: «Ненавижу математику! Я ничего не понимаю, я не хочу ее делать!»
Меня это очень сильно тревожит, и я пока не знаю, как вести себя со школой. Ведь Варе нравится развиваться по специальности, нравится общаться с одноклассниками, теперь их у нее много.
Младшая, Дарья, пошла в вальдорфскую школу «Явор». Туда ушли педагоги нашей школы после развала.
Вы выбирали специализированное образование, уклон в обучении Варвары? Или идете за интересом ребенка?
Это очень интересный аспект и еще одна наша ценность. Обе мои дочери выросли в среде, в которой проявлять себя художественно – естественно. Рисовать, оставлять следы на стенах и полу, получать от этого удовольствие – само собой разумеющееся удовольствие. Вся квартира снабжена инструментами для этого.
Мама – профессиональный художник, всегда поощряет такие проявления, а я поддерживаю. Для детей рисовать – это как дышать.
Вот у Вари в 8-9 лет художественное направление вырисовалось как пока основной профиль. Мы не ставим вопрос о специализации. Сейчас получает ребенок удовольствие – и хорошо. В какой-то момент она будет насыщенна базой и инструментами, чтобы сделать свой осознанный выбор для специализации в будущем.
Главное, чтобы все было без насилия и шло естественно. Тогда ребенок сможет сделать свой выбор самостоятельно и осознанно.
Волнует другое. Некоторые взрослые прессуют девочек таким тезисом: «Есть такое слово «Надо!»». Я протестую, но не воюю. Знаю, что ребенок сделает все, что нужно, но в своем темпе. Ей надо посмотреть в окно, послушать музыку, почитать Гарри Поттера – так она раскачивается, а потом делает рисунок, чаще всего замечательный.
А если постоянно спрашивать: «Ты сделала рисунок?», она перестает хотеть делать. Но пресекать эти вопросы – тоже насилие, и тоже неправильно.
Альтернативой вижу инструмент ожидания. Наши девочки рисуют, потому что это – само собой разумеется. Если вы ожидаете, что ребенок будет получать удовольствие от каких-то задач, но просто ожидаете, без прессинга, то рано или поздно так и случится.
К сожалению, большинство родителей не умеют ожидать. И для меня это отдельная трагедия. Если ребенка прессуют занятиями музыкой, а потом перестают прессовать, то у меня возникают опасения, что он перестанет заниматься музыкой и навсегда забудет инструмент. Так чаще всего и случается.
Вижу, что родители предлагают детям разные занятия, а те ничего не хотят или не хотят углубляться, и родители напрягаются. В чем здесь вопрос и есть ли проблема? Дети обязательно должны заниматься чем-то?
Проблема в менталитете. Хорошо эту ситуацию описывает концепция поколений. Мы и наши мамы-папы, бабушки-дедушки переживаем эту проблему в стиле: «Он же должен быть чем-то занят». А современные дети так: «Ну и что, что не найду дела сейчас. Найду позже».
Это провисание – ничего не делать – необходимая фаза развития. Рано или поздно возникнет ситуация, которая спровоцирует то, что ребенок найдет себя.
Наша родительская задача – научить ребенка понимать, подходит ему занятие или нет, нравится или нет. А для этого надо создавать ему возможности выбора – предлагать и предлагать занятия, и спокойно реагировать на все «нет».
Но важно предлагать выбор не только в профессиональных сферах. Ребенок должен делать свой выбор во всех жизненных ситуациях, а родителю нужно лишь провоцировать эти ситуации. Например, мы привыкли заставлять ребенка делать домашнее задание, убирать кровать и много чего в быту. Или как минимум напоминать об этих задачах: «Не грызи ногти», «Помой руки», «Спусти воду», «Заправь постель». Даже в быту мы ребенка все время одергиваем, что он должен или не должен делать. Идея заключается в том, чтобы это все было на ответственности ребенка, как само собой разумеющееся. Не сделал – его ответственность. Пусть сам получает обратную связь от мира – как приятную, так и неприятную.
Как вы провоцируете эту самостоятельность в своих детях на практике?
Когда я сам провожу день со старшей дочерью, спрашиваю: «Что ты считаешь нужным сделать сегодня?» и «Как ты планируешь это сделать?» После этого ничего не напоминаю. Если мне удается удержаться от прессинга, сама все делает. Стоит мне только начинать напоминать и контролировать – сразу сбиваю ситуацию и появляется напряжение, а за ним и сопротивление.
Но такой чистый эксперимент трудно организовать. Потому что, к сожалению, у нас всех, и у меня в том числе, есть привычки упрекать друг друга в невыполнении заявленных деклараций.
К чему вы готовите детей, чтобы подготовить к жизни в будущем, которое по прогнозам будет вообще другим?
Главное – быть автором своей жизни. Это значит включить некую внутреннюю силу, которая формирует обстоятельства нашей реальности. Такую силу я называю волей, и ее определение не совпадает с традиционным.
Есть нечто внутри нас, что «включает» нас в действительность, в «здесь и сейчас». И когда это происходит, обстоятельства нашей реальности поворачиваются лицом к нам. И это я называю авторством.
Ребенок рождается включенным. А как только начинается формирование мышления, речи, рационализация, этот фактор «включенности» может быть постепенно погашен, а может и сохраниться.
Проблема современного человека как раз в том, что рациональный фактор снижает его волю и он чаще всего живет в рамках негатива социальной реальности. Наша задача – сохранить включенность ребенка и показать ему, что та реальность, которая его окружает, формируется им самим, а потому по определению позитивна.
Эту связь с реальностью я называю волей. Мы ее не столько формируем, сколько сохраняем и в соответствующем возрасте помогаем осознать.
Хороший пример проявления такой воли – игра, практически ключевой момент во всем образовании. Если рассматривать игру как получение удовольствия от добровольного преодоления необязательных препятствий, то игра – способ организовать свою реальность.
Мы также включаем волю ребенка, когда даем ему наблюдать за его «следами», которые он оставляет спонтанно. При этом закрепляется связь между волевым импульсом и результатом его проявления – в этом и заключается удовольствие творчества. Именно поэтому я рассматриваю творчество еще одним инструментом формирования воли.
Легко ли вам брать на себя ответственность за обучение и будущее не только своих, но и чужих детей?
Во-первых, я призываю прежде всего родителей брать на себя ответственность за своих детей. Мои отношения с родителями строятся на их готовности брать эту ответственность на себя, и для этого доверять миру. В самом широком смысле этого понятия.
Я пришел к безусловному доверию миру через опыт. Достаточно долго был тренером по боевым искусствам, вел занятия с детьми и взрослыми в театральной студии, а также проводил тренинги по тимбилдингу, и в какой-то момент пришел к такому переживанию – не я что-то делаю с учениками, а некая сила через меня. Я как проводник этой силы. То же самое происходит с человеком в процессе любого творчества – он чувствует себя в потоке энергии, которая через него изливается на холст, на глину, на страницы бумаги. Эта энергия переживается как безусловная радость творения. И тогда возникает безусловное знание, что то, что ты делаешь, единственно правильно.
Когда общаюсь с детьми, нахожусь в этом состоянии. И это состояние тождественно доверию миру. Из него проистекает чувство, что все, что происходит – правильно, что весь мир – правильный. И это единственный способ проверить, что делаешь то, что нужно.
Остается только настроить доверие родителя к этой ситуации. На самом деле это просто – я предлагаю родителю самому пережить эти чувства.
Если же начинаем говорить о гарантиях, перестаем говорить о доверии. А это уже совсем другие ценности. Которые не есть нашими. Поэтому мы расстаемся, не успев разочароваться друг другом.