Мать многодетного семейства Ульяна Гукасова о том, как установить близость с приёмными детьми, о неисчерпаемом источнике материнской энергии и о том, почему устроить себе плохую или хорошую жизнь можно как с одним ребёнком, так и с десятью
Никита, Виктор, Давид, Наташа, Карина, Самуил, Даниэль, Лиора, Соня, Рувим — всего десять. Младшему, Руве, чуть больше года, старшей, Наташе, 14 лет. Четверых детей Ульяна и Артём Гукасовы родили, шестерых усыновили. Ульяна в шутку называет свою семью уравнением с десятью неизвестными. Ульяна (она же художница Мирта Гроффман) рассказала Фокусу о том, как решает это уравнение.
Большая семья — это такой изначальный план был?
— До встречи со своим будущим мужем я не предполагала, что у меня будет именно такая семья. В голове жила совсем другая модель. Мыслила себя в первую очередь самостоятельной творческой единицей, я ведь всю жизнь рисовала, и мне многого хотелось: ездить по миру, путешествовать. Думала, буду жить своей жизнью, и где-то в ней появится один ребёнок, может, два. Когда сделала выбор в пользу мужа, тогда и возникли новые вопросы: будут ли у нас дети, будут ли приёмные дети? Мы ответили на них "да".
Всё равно удивительно. Далеко не каждая пара задумывается об усыновлении. Были какие-то предпосылки?
— О том, что есть дети, которым нужны семьи, я узнала ещё в подростковом возрасте, когда моя годовалая сестра попала в больницу с астматическим приступом. Естественно, с ней в больнице находилась мама, и у них в палате был ребёнок из детского дома. Мама начала за ним ухаживать и привязалась. Она-то и предложила нам: "Давайте его заберём". И я, и папа согласились. Но оказалось, что мальчика и так усыновляли, в больнице он просто проходил обследование. На этом родители закрыли вопрос. Их понять можно, маме на тот момент было сорок с копейками, маленькая дочка.
Итак, с одной стороны, у меня уже был опыт обсуждения этого вопроса с родителями. С другой — однажды я стала переживать, смогу ли забеременеть. К тому моменту мы с мужем уже год жили вместе и это никак не получалось, а нас постоянно спрашивали, когда уже. Хотела я того или нет, а мысль закрадывалась: почему нет, ведь мы оба здоровы. И тогда всё сошлось в одну точку. Я почему-то не беременею, хотя всё в порядке, значит, проблема не физическая, а на каком-то другом уровне. Мозг выдал решение: нам нужно усыновить ребёнка, видимо, я не беременею, потому что должна это сделать. Поскольку я человек действия и не могу долго сидеть и страдать по какому-то поводу, начала искать информацию об усыновлении. Ровно в тот момент, когда всё это улеглось в голове и мы с мужем всё обсудили, я обнаружила две полоски на тесте.
Звучит почти мистически.
— Я много раз слышала: сделай что-то, дай добро миру, и оно к тебе вернётся. Ты должен иметь ресурс, чтобы пригласить ребёнка в мир. Видимо, мой ресурс на тот момент был закрыт. На самом деле я была слишком сконцентрирована на других вещах. Желание забеременеть не касалось ребёнка, а касалось моего эго, самоутверждения. Хотелось поставить галочку — я могу. Но я не была готова к ребёнку, не ждала его, и мои мысли были направлены на другие вещи. Оглядываясь назад, я понимаю, что ситуация абсолютно логична.
Мы родили первого ребёнка, когда мне было 27 лет. Через два года усыновили малыша. Поскольку у меня уже было много сил и уверенности в своих действиях, мы на этом не остановились, двигались дальше. Рождались у меня только мальчики. Теперь у нас четыре рождённых сына, ещё два усыновлённых и четыре удочерённые девочки.
В чём разница между биологическим и приёмным родительством?
— Разница в задачах и в способах их решения, в смысле чувств и ощущений для меня разницы нет. С каждым ребёнком я прошла свой путь: с кем-то было просто, с кем-то сложнее. Кто-то сразу вызвал сильную привязанность, с кем-то её пришлось растить. Но для меня не было психологической проблемой принять других детей. Я вообще очень легко принимаю людей, и момент сближения для меня достаточно прост, такой характер.
Но принять ребёнка, полюбить его — это одно, развить близость — уже немножко другое.
Когда рожаешь ребёнка, эту близость ты начинаешь строить с момента, когда забеременела. День за днём, капля за каплей она взращивается. И когда ребёнок начинает с тобой взаимодействовать, у тебя уже есть мощный слой привязанности. Любые сложности взросления, проявления характера решаются с опорой на этот фундамент. Подросток тебя довёл, ты посмотрел назад, ощутил его маленьким, вспомнил, откуда всё выросло, черпнул оттуда силы и двигаешься дальше. Когда же, например, берёшь в семью ребёнка семи лет, ты с ним до этого не жил, не растил эту близость каждый день, и в сложный момент — а с любым приёмным ребёнком поначалу сложно — чувствуется, что некуда вернуться. Ты видишь перед собой некоего чужого человека, с которым нужно очень быстро и эффективно установить близость и развить привязанность.
"С каждым ребёнком я прошла свой путь: с кем-то было просто, с кем-то сложнее. Кто-то сразу вызвал сильную привязанность, с кем-то её пришлось растить"
Откуда она берётся?
— Из материнской энергии. Ты берёшь свой ресурс и вкладываешь. Когда мы, например, взяли своего первого сына, он был маленьким, с малышами всё в каком-то смысле проще, они ещё сохраняют черты априори милого существа. Как котёнок — он пушистый, милый, хорошенький — и в груди что-то само закручивается. С ребёнком постарше сложнее, он уже сознательный человек, всё помнит, всё знает, осознаёт свои внутренние травмы. С мужем мы много раз обсуждали, что невозможно ждать от ребёнка чего-то, какие-то шаги навстречу он делать, скорее всего, не будет, он не знает, как устанавливать близость. Это называется реактивное расстройство привязанности. Они просто не умеют создавать отношения. Навык потерян из-за собственного негативного опыта, ведь их отвергли. Поэтому, безусловно, всё работает через вкладывание ресурса родителей.
Это, кстати, не сильно отличается от того, что мы делаем с рождёнными детьми. В них мы тоже вкладываем ресурс, особенно мама. Весь первый год жизни ребёнок фактически сделан из её молока. По большому счёту, если брать количество вложенной энергии, оно одинаково и для рождённых, и для приёмных детей. Просто рождённому ребёнку ты даешь её частями каждый день. А в случае с приёмным в короткий срок нужно вывалить всё сразу.
Что нужно делать, чтобы хорошо пройти адаптационный период с приёмным ребёнком?
— Кроме всего прочего нужно немного понимать, с чем ты столкнёшься, почитать, какие у них бывают расстройства, что такое расстройство личности и поведения, что такое депривация и как с этим справляться.
В отношениях с любым ребёнком важны искренность, любовь, принятие, безоценочность и очень много терпения. Конечно, есть какие-то конкретные выработанные приёмы, но я не могу советовать — возьмите то, положите туда, сделайте так — потому что все дети разные, люди разные, ситуации разные.
И всё же, что сработало в вашем конкретном случае?
— Сложно сказать. У нас же не появилось сразу шесть приёмных детей. Когда мы взяли первого ребёнка девять лет назад, я была совсем другой личностью в плане амбиций, желаний, пониманий, и тогда делала одно. Мне казалось, что всё могу вылечить, залатать, что я просто волшебник, который возьмёт малыша в свои руки и за несколько дней сделает из него домашнего, залюбленного прекрасного человека, как мой рождённый ребёнок. Я в это верила. У меня были энтузиазм, силы, желание всё делать с этими установками.
Потом мы забрали второго ребёнка и всё обломилось, потому что с наскока не получилось. Был период разочарования в своих действиях. Мне казалось, что всё, что я делаю, — мимо, что ничего не получится, что совершенно нет результата, которого я ожидала. Потом пришлось признать, что фактор времени очень важен, и теперь мне просто надо тренировать другие силы. Если с первым ребёнком я тренировала энтузиазм, веру в себя, в Бога и в то, что всё получится, то сейчас я должна была тренировать смирение и терпение. Со следующим ребёнком появились новые задачи.
"В отношениях с любым ребёнком важны искренность, любовь, принятие, безоценочность и очень много терпения"
Последних троих детей мы забрали три года назад, и к тому времени я, конечно, уже многое знала. Если на первых детях я чуть ли не в обморок падала, страдала, испытывала чувство вины, то в случае с последними мы просто переглядывались с мужем и понимали: ну да, это нужно делать так-то и так-то. Опыт в чём-то упрощает процесс, но всё равно тебе нужно это прожить, пройти путь.
Что испытывает человек, когда забирает ребёнка из детского дома?
— Наверное, самое тяжёлое — это боль за то, что пережил ребёнок, и ещё чувство вины. Есть этот человечек, который за свои несколько лет жизни узнал очень много горя и страданий, и ты должен это поглотить, отработать, потому что "ты виноват". Виноват, конечно, не в том, что он попал в детский дом. Ты оказываешься для ребёнка единственным человеком, которого он может обвинить и простить, а значит, отрефлексировать и проработать травму.
С детьми, которых мы брали в раннем возрасте, я это не так ощутила. А вот со старшими, которые попали к нам в 7–8 лет, мы прошли этот путь, по-разному, но прошли, и обвинения с их стороны тоже. Приёмные родители — единственные взрослые, готовые слышать это от них и просить прощения. Мне кажется, что цель усыновления помимо всего бытового и сентиментального в том, чтобы человек смог принять случившееся с ним и простить. Потому что это даёт ему возможность двигаться, развиваться, любить, а не жить с дырой внутри. Но это длинный путь.
Насколько сложно заполнить эту дыру?
— Очень важно понимать, что заполнять детские дыры — это не задача мамы, ребёнок сам должен это сделать. Не нужно стараться накормить его собой. Ведь если мама будет пытаться заливать собой эту дыру, она сначала до дна иссякнет, потом её организм включит механизм защиты, начнутся жутчайшие конфликты, из которых, скорее всего, мама и ребёнок выйдут совершенно чужими людьми. Донор рано или поздно захочет убежать, чтобы не дать себя съесть. Это касается отношений с любым человеком.
Что же может сделать мама?
— Мама может дать ребёнку ощущение и веру в то, что это возможно. Давать ему любовь просто так, безусловно, а не за что-то, относиться безоценочно. Ты можешь оценивать в категориях "хорошо-плохо" его поступки, но не его самого. Ребёнок, попадая в поле любви, взрослея и приобретая опыт любви, начинает понимать, что все дыры, которые в нём есть, может сам залатать, и тогда он с этим справится. В этом ведь и заключается суть жизни, чтобы решать задачи, которые нам даны.
Что подтолкнуло к таким выводам?
— Конечно, это всё пришло через опыт. Я прошла все стадии — от ощущения себя богом, когда я могу всё, до ощущения полного разочарования, когда мне показали, что я ничем не помогу другому человеку. И опять же через приёмных детей я училась этому и в отношениях с другими людьми. В какой-то момент пришлось осознать, что я могу отвечать только за свою жизнь, могу решать проблемы, связанные только с самой собой. А с другими людьми могу быть человеком, который отдаёт любовь, но не разрушает себя, а отдаёт то, что есть с избытком.
Свою "энергоёмкость" надо увеличивать. Тогда ты сможешь давать миру гораздо больше, не причиняя себе вреда. Если энергоёмкость у нас маленькая, нераскачанная, и мы в этот момент хотим кому-то помочь, кого-то спасти, то тратим всё, что имеем. А оказывается, что человеку это не сильно помогло, ведь он не научился сам себя спасать, он по-прежнему висит на нас. Давать ему уже нечего, потому что мы всё сожгли за час.
В этом и есть "сермяжная правда": нужно научиться сохранять баланс между тем, что ты можешь отдавать, и тем, что нужно тебе самому. Если ты не сбалансирован, постоянно попадаешь то в профицит, то в дефицит. Гордыня-то есть, и она постоянно нашёптывает: "ты Бог, ты всё можешь" — или наоборот: "ты ничтожество, ты должен держать свою кошёлочку при себе и никому ничего не давать". И то, и другое заканчивается разрушительно, поэтому и нужно стремиться к середине. А как генерировать эту энергию, чтобы её отдавать, это уже другой вопрос.
Что для вас её источник?
— Источник всегда один — любовь. Но не та, которую показывают в романтических фильмах. Любовь — это состояние баланса, когда ты способен быть проводником. Я представляю себе человека, как некоего проводника. Мы рождаемся каждый со своей возможностью проводить любовь. И суть жизни в том, чтобы максимально расширить свою энергоёмкость — сколько мы способны принять и сколько передать. И я рада, когда это всё работает в комплексе, — я могу давать, при этом много получаю, и знаю, что не разрушаю себя и своих близких, вижу, что люди, которые рядом, созидают и развиваются. Думаю, всё должно начинаться с любви к себе. Не любя себя, ты не любишь никого, научившись любить себя, ты любишь каждого.
С кем проще — с мальчиками или с девочками?
— Я всегда говорила, что я мама мальчиков, мне проще с ними. Тем не менее я удочерила четырёх девочек, именно потому, что не вижу своей жизни без дочерей. То, что проще, несёт меньше уроков, там, где тебе сложнее, кроется очень мощный опыт. Я чувствую, что сыновья мне даны больше для отдохновения, дочери — для работы над собой.
Чему вас учат девочки?
— Пониманию, что все люди разные. Когда женщина рождает сына, она априори рождает некое другое существо. Мальчик физически отличается настолько явно, что матери гораздо проще это признать. С девочками иначе. Часто мамы воспринимают дочерей как продолжение себя. И если мама — человек в профите, то, скорее всего, она будет видеть в девочке прямое продолжение, которое должно быть выше, лучше, дальше, быстрее. Если в дефиците, то, вероятно, дочери будет предъявлен счёт: ты мне должна это, это и это. В том и заключается работа мамы, чтобы понять, что дочь — отдельный человек со своими задачами на жизнь.
Как ваши дети воспринимали каждое новое расширение семьи?
— Если речь идёт об усыновлении, рождении, это должно быть решение родителей, основанное исключительно на том, какой они видят ситуацию в семье. Вплетать сюда желание или нежелание детей безответственно, они не могут видеть всего комплекса проблем и задач. В тот момент, когда мы осознавали, что хотим ребёнка и можем его принять, мы просто это делали. Так как у нас была стопроцентная уверенность в своих действиях, вопросов ревности, нежелания не возникало, дети воспринимали всё как должное, потому что мама с папой так решили.
Очень важно, чтобы ребёнок чувствовал уверенность родителя в своих действиях, дети берут эту уверенность от нас, они хотят ощущать безопасность. Безопасность — это когда родитель говорит: "Я знаю, что делаю, и готов нести за это ответственность". Но важно быть искренним. Хороший родитель не создаёт иллюзию своего всесилия, всезнания, безупречности. Он готов просить прощения, признавать свои ошибки и неправильные поступки, но при этом не теряет статус ведущего, тогда ребёнок всё воспримет правильно.
"Мама — большая батарея. От неё идёт тепло, к которому подключены все домочадцы. И ты равномерно и постоянно раздаёшь его"
Как вы выбирали своих детей?
— Иллюзия, что выбираем мы. Дети приёмные приходят точно так же, как и дети рождённые, они нам даны. К каждому ведёт своя дорожка. Она может быть лёгкой, а может быть извилистой и с препятствиями.
Когда мы девять месяцев носим ребёнка, мы о нём ничего не знаем, можем только предполагать, что он будет похож на папу или на маму, не более того. Обманчиво думать, что если мы его родили, он будет обладать каким-то определённым набором качеств и умений. Просто такой способ появления ребёнка в семье — комфортная обёртка для того, чтобы мы учились принимать и любить нового человека. Приёмные дети — это та же конфетка внутри, но завёрнута она уже в другую, более сложную обёртку, потому что в нас не включены все механизмы для их мгновенного принятия.
Если в семье много детей, не возникает ли ситуация, когда кто-то оказывается обделён вниманием?
— Сама идея, что мама что-то делит между детьми, не совсем правильная. Единственное, что она может делить, — время, поскольку это измеряемый ресурс. Чисто количественно мы можем сказать, что вот этому ребёнку уделили 20 минут, этому час, а этому полночи. Но на самом деле за 15 минут можно такой ком энергии отдать ребёнку и решить такой комплекс проблем, которые и за месяц не разгребёшь, если не знаешь как.
Не нужно говорить о том, сколько и кому мама уделяет времени. Нужно говорить только о качестве. И я не вижу, как это можно разделить. Ведь мама — большая батарея. От неё идёт тепло, к которому подключены все домочадцы. И ты равномерно и постоянно раздаёшь его. Другое дело, что кому-то в какой-то момент это тепло нужно дать более направленно, точечно.
Как выглядит ваш обычный день?
— У нас нет обычных дней (смеётся). Все наши дни необычные и не подчинены жёстким правилам. Но есть некие ритмы, режимы, которые мы в те или иные моменты внедряем. Подросли дети, появились новые задачи и потребности, мы под них подстроились. Год назад это было одно, сейчас другое, а через год будет ещё как-нибудь. И так же происходит каждый день. Сегодня мы проснулись, погода прекрасная, и у всех состояние такое, что нужно ехать на море — и мы отталкиваемся от этого. А завтра на улице дождь, есть какие-то занятия, и мы перестраиваем день. Гибкость — это, наверное, основной девиз нашей жизни. Но есть и константы, например, я должна рисовать. Исходя из этого, я пытаюсь так обустроить каждый день, чтобы найти несколько часов для работы.
Говорят, что с одним ребёнком тяжелее всего, а вот когда детей много, то они занимаются друг другом и родителям легче.
— Это миф, всё совсем не так. Детям постоянно нужно участие взрослого, тем более когда их много и они не способны справляться со всем, что порождает эта детская система. Каждый ребёнок должен получать от взрослого всё то, что тот способен дать, — защиту, уверенность, любовь, принятие, эмоциональные взаимодействия. Конечно, думать, что мама прямо на разрыв аорты должна делить себя между всеми, тоже крайность.
Большая семья — это просто другая система. У вас есть уравнение с одним неизвестным — это мама с одним ребёнком. У вас есть многоуровневое сложное уравнение, описывающее десять неизвестных, — это мама с десятью детьми. Здесь другое устройство быта, отношений, учёбы, взаимодействий, развлечений, питания. Это не проще и не легче, просто по-другому. Устроить себе плохую или хорошую жизнь можно как с одним ребёнком, так и с десятью. Если у вас один ребёнок, вы сфокусированы на нём, всю свою энергию направляете в него одного, но если у вас их десять, результат тот же. Вы по-прежнему фокусируетесь на каждом ребёнке, но ситуации, проблемы, задачи смешиваются в некую общую тенденцию и общий коллективный опыт.
Что говорит ваш "коллективный опыт" о построении гармоничных отношений с детьми в целом и с детьми-подростками в частности?
— Во-первых, нужно понимать, что не может ребёнок вчера быть малышом, а сегодня подростком. Отделение от родителей начинается с трёх лет. Ребёнок с каждым днём всё больше учится быть отдельным существом. Важна готовность родителей осознавать то, что ребёнок идёт к взрослой самостоятельной жизни. А ещё нужно понимать, что они могут дать ему на этом пути — безусловную любовь, принятие таким, какой он есть. Это не просто слова, это должно сквозить в каждом поступке и действии.
Ребёнок, и тем более подросток, не нуждается в бесконечном поучении, но он очень нуждается в том, чтобы иметь возможность подключиться к маминому и папиному слоту. Подключился, ему выдали — мы тебя любим, ты прекрасен, ты достоин, ты всё можешь, мы в тебя верим, ты справишься, ты самоценный. Он подкрепился и пошёл сам что-то делать. И в какой-то момент ребёнок превращается в человека, который начинает быть батарейкой и что-то генерировать самостоятельно.
Слишком глобально звучит. Но, опираясь на это глобальное, можно решить любую частную проблему.Ко мне подошёл ребёнок, начал провоцировать, что-то говорить, чтобы вызвать мой гнев. Я в этот момент была невыспавшейся, занятой чем-то другим, я на него накричала, высмеяла, причинила боль. Он ушёл, я тут же раскаялась, у меня возникло чувство вины, я позвала ребёнка, начала извиняться, а он уже тоже разобиделся и сказал что-то гадкое. Эти ситуации бесконечные. Мы одновременно и виноваты, и нас можно пожалеть. Часто мы не сразу можем настроиться на правильную частоту. Но если ты глобально понимаешь процесс, ты способен найти слово, которое поможет эту настройку выровнять.