Дети, которые любят книги, обычно любят и обсуждать их. Что волнует юных читателей? С кем они готовы себя ассоциировать? Как чтение поможет им справиться с подростковыми проблемами?
Обстоятельства моей жизни сложились так, что в течение последних четырех дней я много общалась с подростками. Но не так, как я обычно это делаю — я сижу в своем кресле в своем кабинете в поликлинике, а подросток сидит в другом кресле напротив меня и жалуется на то, что «родители не понимают», «учителя придираются», друзья «какие-то странные», а сам он «совершенно не знает» чем бы ему таким заняться после школы.
В этот раз мое общение с подростками было другим, можно сказать «полевым» в том смысле слова «поле», в котором его употребляют различные специалисты, ездящие в экспедиции — биологи, геологи, археологи, этнологи и т.д.
Вот как это получилось. Ленинградская Областная детская библиотека уже в восьмой, кажется, раз проводила мероприятие под названием «Книжный путь», которое каждый год проходит летом, в разных местах, при участии подростков, библиотекарей и писателей. В этот раз действие происходило в городах Приозерске, Сортавала и в поселках Сосново, Кааламо и Лахденпохья. Суть этого площадного (в самом прямом смысле) действа состоит в разговорах взрослых и подростков на самые разные (как правило околокнижные) темы, к которым по желанию присоединяются местные жители. Я в нем принимала участие в ипостаси не психолога, а подросткового писателя.
Сегодня я не буду давать никаких трактовок.
Я просто немного (немного — потому что на паре страничек этого материала не поместится и четверти того, что было затронуто) расскажу, о чем мы с ними говорили эти четыре дня.
Обращаю особое внимание читателей: мои собеседники это не дети из элитных московских школ, не победители международных математических олимпиад и вообще не дети, в которых родители «вкладывают, вкладывают и вкладывают». Это дети из небольших городков и поселков Ленинградской области. Единственное, что их всех объединяет — они читают книги и любят над ними размышлять.
Я их раньше не знала. На что я обратила внимание в первую очередь? Можете смеяться, но это — спокойная, я бы даже сказала тихая, абсолютно не напоказ интеллигентность. Готовность слушать и слышать, готовность помочь старшим и друг другу. Пример: когда вся (большая!) группа входила в столовые (разные, в разных местах) один из юношей всегда стоял и придерживал дверь. Для всех.
Еще пример: когда однажды пошел летний проливной дождь, по призыву руководительницы «Спасайте книги!» — сидящие, стоящие, беседующие и фланирующие по площади подростки сорвались все как один.
А теперь наконец о том, о чем было говорено.
В основном мы говорили о добре и зле. И еще о выборе подростком своего пути в сегодняшнем мире.
Поскольку дети все-таки «книжные», в разговорах у нас присутствовали метафоры и олицетворения. Например, Добро и Зло у нас олицетворяли две небольшие, похожие друг на друга собачки — черная и белая — в поселке Кааламо. Они иногда гонялись друг за другом (меняясь ролями), иногда дрались, а иногда — мирно лежали рядом, греясь на солнце или прислушиваясь к тому, что мы говорим.
Собачки Добро и Зло
Еще у нас были выдуманные нами герои, которые следовали за нами от разговора к разговору — маленький обезьянчик-павианчик, который живет в саванне и мечтает о том, чтобы у него отросла грива и клыки, как у павиана-иерарха; мальчик из лиссабонской гавани 17 века, сын сапожника, который в любую свободную минуту бегает в порт, слушает рассказы сифилитических, одноглазых и одноногих моряков и подумывает о том, чтобы уплыть с ними на завоевание Нового мира; девочка со двора моего детства, которая говорит всем, что на самом деле она — скандинавская принцесса; и, наконец, ребенок по имени Грязное Брюшко, живущий в Карелии во времена неолита, которому предстоит пройти обряд инициации и стать воином по имени Гордый Орел.
Какие темы были заданы и развиты в беседе самими юношами и девушками?
Тема конформизма и даже «смирения».
— Мы не хотим никого огорчать, — говорят они. — Мы понимаем, что родители ждут от нас оправдания своих воспитательных усилий и финансовых вложений. Мы признаем их вклад в нас, как в проект, но заметно ли им, что часто платой с нашей стороны должен являться отказ от нашей собственной судьбы в том виде, в котором мы бы сами ее выбрали, и следование проторенной и одобренной ими дорожкой? Может быть, я готов был бы рискнуть и ошибиться, и сам заплатить за эту ошибку. Но мне напоминают едва ли не каждый день: за твою ошибку, за твои дурацкие причуды в рамках как бы самореализации заплатишь не только ты — заплатит (в самом прямом смысле!) вся семья. Это правда, и иногда осознание этого заставляет меня сразу сдаться и отказаться от возможного выигрыша — моей собственной судьбы. Это грустно, но, наверное, жизнь была устроена так всегда? Ведь мальчик из лиссабонской гавани скорее всего никуда не уплыл? Мать и отец воззвали к его долгу и совести, и он остался приколачивать изношенные подметки в отцовской мастерской. А девочка со Двора Объедков из вашего детства еще подросла и сама поняла, что никакая она не скандинавская принцесса…
Тема «лени».
— Я прекрасно отдаю себе отчет, — говорит юноша. — что я должен был бы сделать ради этой самой пресловутой самореализации, о которой все вокруг меня говорят. И мне даже наверное и хотелось бы — пойти, топор найти, уплыть в дальние страны, сразиться с врагом или с соперником за место в иерархии событий и персон нашей стаи или даже всего мира. Но диван такой удобный, сам я человек неагрессивный, образование у нас поселке так себе, а в ютубе столько прикольных роликов… Что мне нужно, чтобы с дивана все-таки встать? Наверное, чтобы кто-то был лично во мне заинтересован. Не то, чтобы повел за руку, но вот просто ему было реально интересно про меня. И, может, он бы реально что-то мне про меня подсказал, то, чего я сам не вижу и не понимаю. И еще, конечно, реально видеть, знать, как это делают другие — и в книгах и в жизни.
Тема «кумиров».
— Мы знаем, — говорят мне. — Что у вас там все хотели стать космонавтами или иными героями и покорителями пространств. Может это правда, может нет, но у нас все это несколько по-другому. Пока ты маленький, да, ты однозначно «на стороне добра» — Чип и Дейл вечно спешат на помощь, супергерои вечно спасают мир и всякое такое. Но потом фокус этого обаяния несколько смещается. Становятся интересными герои совершенно неоднозначные. Если бы у меня было несколько жизней, — говорит подросток. — Я бы хотел прожить одну из них в роли главаря гангстеров. Я понимаю, что это неправедно и невозможно, но такая судьба меня интригует.
— Джек Воробей интереснее положительных персонажей, — вторит кто-то еще.
— Но потом проходит и это! — возражают ему. — Кумиров как бы уже и нет. Посыл «делать жизнь с кого» теряет свою актуальность. Я личность равная другим, почему я должен кого-то копировать? Я беру немного здесь, немного там, немного от того, немного от этого, составляю себе как бы такой синтетический идеал, подвешиваю его на ниточке в пределах видимости, ну и равняюсь на него по мере возможности…
Тема «добра и зла» как продолжение темы «кумиров-героев».
— Добро стало скучным, — вдруг заявляет один из подростков.
— Отрицательный герой более свободен, чем положительный, — звучит еще один тезис. — Он более непредсказуем, а значит значительно интереснее запрограммированно положительного героя.
— Толкин инфантилен, у него четкое различение Добра и Зла (он задержался на «детском» уровне Чипа и Дейла). Это устарело. В Игре Престолов все по-другому.
Выясняем, что действительно в последние полвека в литературе (особенно в фантастике) и кинематографе прямо-таки бум тонко чувствующих вампиров, обаятельных пиратов и страдающих орков и гоблинов.
Книжные дети в Лахденпохье
Дальше говорим о причинах.
— Наверное, в мире, где добра было мало и все друг друга постоянно убивали в борьбе за ресурсы, оно было как алмаз — редкое и сверкающее. Нашему Грязному Брюшку небось, чтобы пройти инициацию, и стать Гордым Орлом, наверняка надо было кого-нибудь убить — может зверя, а может и врага. А сейчас вокруг тебя все тихо и все только про добро и долдонят. Оно как липкая невкусная каша в тарелке.
— Все прямо наоборот. Чтобы кого-то сознательно убить, его надо предварительно расчеловечить. После ужасов второй мировой войны для предотвращения третьей перед цивилизацией резко встала задача: очеловечивание всех, в том числе и врагов. Именно для того, чтобы предотвратить всеобщую гибель. С задачей справились. Но, разумеется, маятник не задержался в нижней точке и пошел дальше — очеловеченные вампиры, законодательное признание прав высших гоминидов, выпустим белых мышей из клеток и дрозофил из пробирки.
— Когда ты объявляешь себя отрицательным персонажем, ты как бы сразу сбрасываешь некоторые ограничения. А потом, если захочешь, можешь вернуться к Добру. Это свобода? Это за нее когда-то боролись и умирали на баррикадах?
— Но как же Достоевский? Если Бога нет, то все позволено?
— А Он есть?
Тема «границ». Можно ли вернуться к Добру, если ты уже один раз встал на сторону Зла? (наши черная и белая собачки мирно лежат на газоне рядом)
— Можно. Так даже интереснее. Ты сравнил и теперь знаешь, как там и как там, сделал сознательный выбор. Получилась более опытная и интересная личность.
— Разговор сам по себе бессмысленен, человек все время переходит, граница добра и зла не снаружи, а внутри, и мы ее то и дело пересекаем.
— Нельзя. Если человек один раз перешел черту, никто (в том числе и он сам) не поручится, что он не сделает этого снова.
Расстановка книжных шатров в поселке Кааламо
Тема «относительности добра и зла».
— Спартанцы бросали увечных младенцев со скалы в пропасть и были правы со своей точки зрения: тогдашний спартанец это воин, а эти дети не могли стать воинами ни при каких обстоятельствах и вообще не могли найти себе место в тогдашнем спартанском обществе. Сейчас обычай спартанцев выглядит как беспримесное зло, выхаживают всяких младенцев и если они остаются инвалидами, общество о них заботится.
— То, что победа и благо для одного, всегда поражение для другого. Если я поступил в институт по конкурсу, я занял место, которое не хватило кому-то другому, и он сейчас рыдает от горя.
Возражение: если ты поступил честно, а не за взятку…
— А какая ему-то разница? Ему и так и так этого места не досталось! И может быть именно мое поступление сломало ему судьбу.
— Если человек поступает в соответствии со своим мировоззрением, то все в порядке. Вот у спартанцев было такое мировоззрение, и мы сейчас не можем его осуждать.
— А террористы? Они действуют сейчас, но строго в соответствии со своим мировоззрением.
Тема «комбатанты и нонкомбатанты».
Определение из словаря гуманитарного права. «Комбатантом называют лицо, которому, согласно международному гуманитарному праву, разрешено применять силу в ситуации вооруженного конфликта. Кроме того, комбатант считается законной военной целью во время боевых действий.»
Обсуждали и в прямом и в переносном смысле. Особенно вторую часть этого определения, она на мой взгляд очень важна для понимания современным человеком, выросшим в окружении «манной каши добра». Если я сознательно и по собственному выбору выхожу на сражение — за честь, свободу, счастье своего народа, свою собственную судьбу, что-то другое — я не должен ждать, что под ноги мне подстелят красную ковровую дорожку и будут меня всячески одобрять и ободрять. Я должен быть готов к тому, что я становлюсь «законной целью» всех, кто сражается за что-то другое или просто считает мое сражение блажью и дурью.
Тема «имитации» и «мимикрии». Их сходство и различие.
— То есть иногда лучше просто промолчать, ничего не делать или делать как все, — резюмировал предыдущую тему один из подростков.
Имитация в природе — это не дурно, это базовый способ адаптации. Если наш павианчик будет хорошо и последовательно имитировать поведение и привычки вожака, у него есть шанс когда-нибудь стать таким же.
Если мимо проходит демонстрация за что-то или против чего-то — с песнями, лозунгами и знаменами, велик шанс, что ты тоже присоединишься.
Подростки — расходный материал популяции, мы это понимаем.
Как нам найти себя? Как выбрать между желанием отсидеться под веником и шансом погибнуть на чужой баррикаде?
Мы пока не знаем. Но мы думаем и чувствуем об этом.
Внимание родителям: за четыре дня мы вообще не говорили о гаджетах и виртуальном мире. И они эту тему не поднимали. Может быть, в реальном мире с подростками не так уж часто говорят о том, что их действительно интересует? Подростковость — экзистенциальное время, не забывайте об этом.
— Скажите, Екатерина Вадимовна, а у меня есть шанс все-таки пролавировать между всем этим и занять свое место?
Ответ Екатерины Вадимовны:
— Безусловно есть!